question
stringlengths 31
26.2k
| answer
stringlengths 0
34.2k
| source_lang
stringclasses 5
values |
|---|---|---|
— О, без сомнения, — сказал князь Андрей, и вдруг, неестественно оживившись, он стал шутить с Пьером о том, как он должен быть осторожным в своем обращении с своими 50-ти-летними московскими кузинами, и в середине шутливого разговора встал и, взяв под руку Пьера, отвел его в сторону.
|
“Oh, undoubtedly,” said Prince Andrei, and suddenly, with unnatural animation, he began joking with Pierre about how he ought to be careful in dealing with his fifty-year-old Moscow cousins, and in the middle of the banter got up and, taking Pierre by the arm, drew him aside.
|
ru
|
Что он испытывал к этому маленькому существу, было совсем не то, что он ожидал. Ничего веселого и радостного не было в этом чувстве; напротив, это был новый мучительный страх. Это было сознание новой области уязвимости. И это сознание было так мучительно первое время, страх за то, чтобы не пострадало это беспомощное существо, был так силен, что из-за него и незаметно было странное чувство бессмысленной радости и даже гордости, которое он испытал, когда ребенок чихнул.
|
What he felt for this small being was not at all what he had expected. There was nothing happy or joyful in this feeling; on the contrary, there was a new tormenting fear. There was an awareness of a new region of vulnerability. And this awareness was so tormenting at first, the fear lest this helpless being should suffer was so strong, that because of it he scarcely noticed the strange feeling of senseless joy and even pride he had experienced when the baby sneezed.
|
ru
|
« Apprenez, Monsieur Porthos, dit-elle, que mon coffre-fort, tout coffre-fort de procureuse qu'il est, est peut-être mieux garni que celui de toutes vos mijaurées 15ruinées.
|
“I’ll have you know, Monsieur Porthos, that my strongbox, though it may be the strongbox of a mere prosecutor’s wife, is better furnished than the coffers of your spendthrift high-class hussies.”
|
fr
|
Mais aussi où est la femme aussi digne de ces soins que votre Nicole ?… »
|
But where's the woman who is as deserving of such attentions as your Nicole?
|
fr
|
Der regelmäßig aufgeführte Grund wird verschüttet, und sogar bei den Mauern, die wir am Tage aufführen, ist man unser am Ende kaum eingedenk.
|
The square-cut foundation is choked with earth, and even the walls we build in the light of day in the end almost disappear from mind.
|
de
|
C'était la première fois que Franz touchait la main de cet homme; il tressaillit, car elle était glacée comme celle d'un mort.
|
This was the first time that Franz had touched the man’s hand, and he shuddered; it was as icy as the hand of a corpse.
|
fr
|
Как ни лестно было французам обвинять зверство Растопчина и русским обвинять злодея Бонапарта или потом влагать героический факел в руки своего народа, нельзя не видеть, что такой непосредственной причины пожара не могло быть, потому что Москва должна была сгореть, как должна сгореть каждая деревня, фабрика, всякий дом, из которого выйдут хозяева и в который пустят хозяйничать и варить себе кашу чужих людей. Москва сожжена жителями, это правда; но не теми жителями, которые оставались в ней, а теми, которые выехали из нее. Москва, занятая неприятелем, не осталась цела, как Берлин, Вена и другие города, только вследствие того, что жители ее не подносили хлеба-соли и ключей французам, а выехали из нее.
|
Flattering as it was for the French to blame the brutality of Rastopchin and for the Russians to blame the villain Bonaparte, or later to place the heroic torch in the hands of their own people, it is impossible not to see that there could be no such immediate causes for the burning, because Moscow had to burn down, just as any village, any factory, any house has to burn down which has been left by its owners, and in which strangers are allowed to take over and start cooking kasha for themselves. Moscow was burned by its inhabitants, true; but not by the inhabitants who stayed in it, but by those who left it. Occupied by the enemy, Moscow did not remain intact like Berlin, Vienna, and other cities, only because its inhabitants did not bring out bread and salt and the keys to the city for the French, but left it.
|
ru
|
Mais lui, se levant, lui noua le tablier à la taille, en riant. Elle se débattait, elle bégayait :
|
But getting up, and with a laugh, he tied her apron back round her waist, as she struggled and stammered:
|
fr
|
– О-го! – подумал я, – у него, видно, есть уже надежды…
|
“O-ho!” I thought, “he obviously has hopes already . . .”
|
ru
|
– Сыночка жаль, батюшка, трехлеточек был, без трех только месяцев и три бы годика ему. По сыночку мучусь, отец, по сыночку. Последний сыночек оставался, четверо было у нас с Никитушкой, да не стоят у нас детушки, не стоят, желанный, не стоят. Трех первых схоронила я, не жалела я их очень-то, а этого последнего схоронила и забыть его не могу. Вот точно он тут предо мной стоит, не отходит. Душу мне иссушил. Посмотрю на его бельишечко, на рубашоночку аль на сапожки и взвою. Разложу, что после него осталось, всякую вещь его, смотрю и вою. Говорю Никитушке, мужу-то моему: отпусти ты меня, хозяин, на богомолье сходить. Извозчик он, не бедные мы, отец, не бедные, сами от себя извоз ведем, все свое содержим, и лошадок и экипаж. Да на что теперь нам добро? Зашибаться он стал без меня, Никитушка-то мой, это наверно что так, да и прежде того: чуть я отвернусь, а уж он и ослабеет. А теперь и о нем не думаю. Вот уж третий месяц из дому. Забыла я, обо всем забыла и помнить не хочу; а и что я с ним теперь буду? Кончила я с ним, кончила, со всеми покончила. И не глядела бы я теперь на свой дом и на свое добро, и не видала б я ничего вовсе!
|
“I’m sad about my little boy, Father . . . He would have been three in two months. I miss my little son, my sweet baby, my last. We had four, Nikita and I, but we can’t seem to keep them, our little ones, they just won’t stay, dear Father, they just won’t . . . When I buried the three older ones, I didn’t grieve too much for them, but this last one —I can’t get him out of my head. It’s just like he’s standing here, right in front of my eyes, and never leaves me. My heart has shriveled up. Just looking at his little shirt or his tiny shoes starts me wailing. I put out his things that are left, all of them, and I look at them and wail. So I say to my husband: ‘Let me go, Nikita, let me go on a pilgrimage to pray, to God.’ He is a coachman, my Nikita, and we aren’t poor, Father, we own the carriage and the horses ourselves. But what’s the good of it all now? And I’m sure my Nikita has taken to drink without me. I know he has, because even before he’d indulge whenever I turned my back. But I can’t even think about him now. I’ve been away from home more than two months. I’ve forgotten everything. I don’t want to remember, for how will I be able to live with my Nikita now? No, I’m through with him, through with everybody. I don’t want to set eyes on our house anymore or on our things, I don’t want to see any of it again . . .”
|
ru
|
Subsets and Splits
No community queries yet
The top public SQL queries from the community will appear here once available.